Елизавета Трусевич_Единственная любовь дочери губернатора

(Стихотворный сценарий неигрового фильма)

Взгляните на этих людей

Кто они и кем они были?

Любили, рожали детей,

А внуки их позабыли.

Быть может, кто-то из них,

Вам, зритель достопочтенный,

Приходится прадедом, верно

На вас, быть может, похож,

Быть может, старинная брошь,

Пришла к вам от бабки и деда,

Сквозь век, как цветная комета…

Но люди, не помнят родню,

Я их за то не виню…

Лишь помнят мать и отца,

А кем были деды – забыли.

Фамилий не помнят, лица

Так кто они, кем они были? 

И были и не были люди,

Забыты – а значит мертвы,

Чужие забытые судьбы,

Как будто ручей без воды.

Итак, не вчера было дело,

Как притча, как сказ, или быль,

Уже все давно отшумело,

И превратилося в пыль.

Забыты фамилии, лица,

Взгляните на эту девицу.

И все уже позабыто

Но вспомню я юную деву,

Прекрасная как Афродита,

Чиста, как библейская Ева.

Была она мила и кротка,

Но замуж не рвалась красотка,

Имя ее вы впрочем слыхали,

Софой родня да подруги прозвали.

Светская жизнь ее не прельщала,

Балы, вечеринки – все то удручало.

Да впрочем то редкость для юной девицы,

Не хочет она танцевать, веселиться.

Ей скучно все это – кадриль, минуэт,

Умом была старше своих юных лет,

Любила она математику, чтение,

И часто стремилась к уединенью.

 А дед кстати гетман был Разумовский,

Отец – губернатор Лев Перовский.

Губернатор северной столицы,

Вот такие вот в семье солидные лица.

Карьеру Перовского под угрозу,

Поставил один студент – Каракозов.

Каракозов Дмитрий в царя стрелял,

А губернатор в отставку уходит

Дескать что это под носом у губернатора происходит?

И почему он о покушении ничего не знал?

А Каракозов Дмитрий в царя стрелял.

Уехали Перовские в Крым с оказией,

А Соня хоть и дочка, но хотела учится, 

Поступила на курсы при мужской гимназии.

Что находились в Северной столице.

А далее во многих местах ее видели –

Это же Соня – а как же иначе!

И врачом в селе, и в школе учителем.

Даже в тюрьмы носила она передачи,

Вами уважаемый стихоплет,

Назовет это хождением в народ.

В то время как другие ее сверстницы,

Наряжались по последней моде,

Милые кокетки и прелестницы,

И вовсе-то и не думали о народе.

И не хотели быть к нему поближе,

Напротив, выписывали одежду из Парижа.

Софи знать не хотела моду духов,

Платья носила построже попроще,

В три шеи гнала от себя женихов,

Книги любила почитывать в роще.

А девушка наша признаться,

Была хоть и редкостная красавица

Но нрава необыкновенно стойкого,

И с женихами обращения бойкого.

Все, кто сердце предлагал и руку

Получали свои дары обратно,

Женихи ей нагоняли  скуку,

А вот чтение казалось занятным.

Путь ее к сердцу, заверить смею,

Тернист, уж лучше забыть, 

Можно свернуть шею

А эту даму не покорить.

Соню можно назвать феминисткой,

По убеждению – социалисткой,

И много еще иностранных слов –

Соня наша не ждала сватов.

     Она из тех женщин, что эмансипатки,

Но в этом вопросе я буду краткий.

Решила Соня, что если мужчины носят брюки,

И не вынимают из карманов руки.

То чем же женщины хуже?

Почему их удел-кружева.

Это сейчас брюки дело обычное,

А тогда это было просто неприлично!

Мужчин считала не то, что бы хуже,

Но и не лучше, пожалуй,

Хотя мечтала конечно о муже,

Который бы уважал.

Романы все ж не заменят роман,

И думала она об этом раз от раза, 

Итак, потухает экран,

Начинается новая глава рассказа

Суженый ее, который Желябов Андрей,

Родился в семье крепостных людей.

Было у него несколько сестер и брат,

Получил в гимназии аттестат.

Там Чернышевского читал

Такие были веянья,

И там же наш Андрей узнал,

что получил освобождение.

По сему смотрел с надеждой вдаль,

Заслужил серебряную медаль

Поступил Желябов в университет.

На юридический факультет

Для крестьянского сына не совсем обычно

Но учился он вполне прилично!

Говорить мог красиво и складно,

Философствовать риторически

Сложен был стройно и ладно,

Силен был и развит физически

Но поскольку исповедовал вольные взгляды,

Были ему не слишком-то рады.

За волнения студенческие был исключен,

И, в сущности был уже обречен.

Женщин любил, в этом грешен

Язык был неплохо подвешен,

Внешне он был хоть куда,

И барышни это примечали,

Много ездил, менял города,

И перемены его выручали.

Потом женился на девице Оле

И тогда-то вдруг затосковал по воле.

Была она совершенно другого складу –

Ей балы, да концерты, да платья надо.

Над песней в опере могла млеть, 

Хотела выступать и петь,

Любила искусство и балет,

Немного супруги прожили лет.

Ему бы в борьбу, да и только,

Вообщем оставил Андрей Ольгу.

Да и арестовывали его немало,

В конце концом ушел на положение нелегала.

 А потом, значительно позже,

В маленьком городе Воронеже,

Куда судьба не закинет даже!

Встретились герои наши.

И как Желябов Соню не обхаживал,

Ничего надеяться даже!

До этого скорбного раза

Не знал никогда отказа

Что мужчины? – говорила девица

Все похожи, и говорят одно

И такие колючие у них лица

И к тому же многие пьют вино.

Но Андрей хоть вино и пил,

И лицом был как все колюч,

То же, что и все говорил,

Подобрал все же к сердцу ключ.

И хоть Соня к Андрею потеплела,

Влюбленных соединило общее дело –

Дело не вполне законное,

Опасное и рискованное.

Оттого сближающее еще более,

На двоих – одна общая доля.

Соня и Андрей задумали убить царя,

Александра второго – российского государя.

Почему да за что – не о том речь,

В их глазах дело стоило свеч.

То старинное заблуждение –

Что в погибели правителя,

Для России спасение,

Многие видели.

Жили люди как всегда, как обычно,

Город вольно дышал и привычно,

И не знал никто на свете,

Царю   опасно передвигаться в карете,

Что в момент любой,

Могут государя взорвать.

Взрыв в сердцах и умах

Готовят двое в обычной квартире,

И скоро будет развеян прах,

Самодержавия во всем мире.

Они чертили город на квадраты –

Расставили вокруг сети,

А здесь посты ставить не надо,

Вот здесь государь проедет в карете.

Надо во всем быть внимательным,

План готовили долго и тщательно.

Были неудачные попытки – как аванс,

А это был последний шанс.  

Случится это аккурат в марте,

Все точно, как начерчено на карте,

Было указано место, вполне точно,

Где должна была Соня взмахнуть платочком.

Этот взмах был сигнал,

Что бы метальщик знал,

Что он стоит на пороге,

Царь едет по другой дороге,

А это бывало редко,

И бросил бы гранату метко.

Да вот перед самым покушением,

Чуть не случилось крушение.

Андрея арестовали как-то вдруг,

Сдал один непреданный друг.

Несмотря на любовные муки,

Соня все взяла в свои руки.

Все случилось, как и должно,

Экипаж свернул неосторожно,

Все случилось по задуманному точно,

Соня взмахнула белым платочком.

Метальщик убил царя,

И сам погиб на месте,

Честно говоря,

То были недобрые вести.

На мостовых, в магазинах, в каретах,

Среди самых разных людей,

Читали в журналах, в газетах,

О том, что Желябов Андрей,

Взял вину на себя одного,

Больше не выдал он никого.

Андрей Желябов который,

Готов был свернуть горы.

Готовы был рвать на груди рубаху,

И даже пойти на плаху.

За веру, не в царя, а в отечество.

И просто в революционное человечество.

Соня бегала по северной столице,

Ходила по адскому кругу,

Умоляла высокопоставленные лица,

Спасти ее незаконного супруга.

А когда узнала о приговоре,

Вела безрассудно себя и смело.

Рыдала, и больше жить не хотела,

Страшнее не было в мире горя,

Такой уж женский нрав,

Утешилась лишь к супругу попав.

Когда о казне Лев Толстой узнал

Он между прочим, прямо говорю,

Ее идейной Жанной Дарк назвал,

И написал письмо государю.

Просил помиловать идейную девицу,

Да только без толку как говориться.

Утро казни наступило рано,

Они смотрели друг на друга любовно

Андрей Желябов, сын Ивана,

И дочь губернатора Софья Львовна

Любопытное слово – висилица,

Поставь ударение не туда,

И получится веселиться,

Вот такая вот орфографическая ерунда.

Души их могли веселится,

Не такой уж страшной оказалась висилица.

И хоть веревка стянула шеи туго,

В прорези капюшонов, в последний час,

Влюбленные видели друг друга,

Андрей видел сияние Сониных глаз.

Да кто теперь помнит, верно?

Кто был последним, кто первым?

Смотрю под таким углом -

И нас забудут потом

Не ввести чтоб в заблуждение малость,

Хочу заметить поспешно,

Что кино еще только изобреталось

Но фотография была конечно

Посему фотографии людей

Запечатлены на истории фоне

Вот Желябов Андрей

А вот Перовская Соня

На их могиле ни лилии, ни розы,

Здесь перейду к презренной прозе.

Обо всем говорить в стихах – бестактно.

В стихи не укладываются все факты.

Софья Перовская была одним из организаторов кружка "чайковцев" и участвовала в "хождении в народ". Содержала конспиративную квартиру. Несколько раз была арестована, один раз бежала и  перешла на нелегельное положение. Перовская активно участвовала в двух неудавшихся покушениях на Александра II.  В 1881 г. возглавила группу, совершившую убийство императора.

Андрей Желябов состоял в кружке "чайковцев" в Одессе. Был активным участником "хождения в народ", неоднократно арестовывался, перешел на нелегальное положение. Был принят в организацию "Земля и воля", а после раскола стал одним из создателей "Народной воли". Основал  „Рабочую Газету". Активно участвовал в двух неудавшихся покушениях на царя.

Организатор убийства Александра второго 1 марта 1881 года.  Арестован за несколько дней до теракта. Желябов подал прокурору заявление: "...было бы вопиющей несправедливостью сохранить жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности" и потребовал приобщения себя к делу первомартовцев. На суде отказался от защитника и использовал трибуну для изложения программы и принципов "Народной воли".

Андрей Желябов и Софья Перовская Верховным уголовным судом были приговорены к смертной казни. И повешены третьего апреля 1881 года.  Это была последняя публичная казнь в России, а Софья Перовская была первой женщиной, повешенной по политическому обвинению. 

Рассказ к концу подходит,

Истрия рассказана вроде.

Довольно кратко и достоверно,

Без пристрастия, без суеты.

И хотя убийство всегда скверно

Кого судить, кого оплакивать решите вы.

А может осудить и тех и других,

И оплакивать стоит всякое горе.

Но к тому призывает стих,

А вовсе не история.